06.08.2015 г.

Глава 2.

«Кто я есть?»

Автобиография

5 сентября 1957 г. Первая запись:

…А кто я есть? Я – брюнет, черноглазый, у меня «испанский нос» (впрочем, это не мои слова, а Т. Лабутиной); рост выше среднего и нормального, но пока не ненормальный (180 см, по моим подсчетам); немного сутул. Я… посмотрите, как много «я», следовательно, я – эгоист. Кроме всего, я лентяй, и притом немалый. Да, я уже почти все растрепал о себе, а главное забыл. Я – трепач…

…Приблизительная автобиография. Дед по отцу – бухгалтер, обычно уравновешенный, добрый, умер в 60-70 лет. Бабушка по отцу сварлива, но добра и неглупа. Умерла раньше деда. Бабушка по матери – наверно, все бабушки добры, но она еще работала каждую минуту, она не любила отдыхать.

Отец – чаще всего добр, дилетант во всем, кроме радиотехники; был бы замечательный работник, очень далеко пошел, если бы не лень и пьянство. Любит похвастаться собой. Слаб как человек. Может быть благородным, может прикидываться кем угодно, даже честным человеком.

Мать – природный ум, не получивший, однако, должного развития. В молодости, как и отец, была красива. Работоспособность бабушки. Издергана, измотана жизнью. Интересная цель в ее жизни – поставить на ноги, сделать людьми детей. Пока это ей удается.

Это – родословная, довольно-таки беглая.

Детство – да, зеленый дворик, лес, ягоды, нужда, конечно (ну, это, последнее, – всегда). Постоянные нелады со старшим братом. Увлечения – техника, авиация, спорт, литература. Ленив. Люблю размышлять над пустяками. Настроение меняется (иногда искусственно) слишком часто. Чрезмерно повышена нервная возбудимость…

(Это запись 1 апреля 1960 года. Следующие страницы – вместе с окончанием, взятым в скобки, вырваны).

8 ноября (1957 г.) утро

Грустно. С позавчерашнего дня. Началось с мещанской мелочи – подумал, что меня не ценят, обиделся на весь мир, но вспомнил, что я действительно ничего ценного не сделал, потом вообще запутался в простых, но обидных вопросах, которые задавал себе сам. Что ты сделал хорошего? А бесполезного, вредного?..

Смешно, даже плакать хочется. Плакал, но никто не заметил. Еще вопросы. Зачем живешь? Для какой цели? В детстве мечтал: небо из ярко-голубого постепенно превращается в темно-темно синее, потом в черное. Звезды и самая яркая – Земля – голубоватый диск с пятнами облаков. Но вот она тоскливо уменьшается, а впереди растет Марс, неведомая, тревожно-багровая планета. Мне хотелось быть хотя бы вторым астролетчиком на этом первом межпланетном корабле… Мечта… Никому не рассказывал. Так и осталась мечтой…

20 ноября (1957 г.)

…Могу гордиться тем, что я любитель зароков – это черта характера Алексея Маресьева. У меня в среднем на день приходится один-два зарока.

30 марта (1958 г.)

Человек тянется к мечте, красивой, бесконечной, непреходящей, пусть и неосуществимой, трудной…

9 мая (1958 г.)

Зачем обязательно иметь цель? Зачем я поступаю в университет? Не все ли равно, кем я буду? Все равно, лишь бы быть человеком. Цель одна – коммунизм. Кем я буду в коммунизме? Прежде всего, человеком. Потом – или слесарем, или писателем, или журналистом, шофером и т. д. На данном отрезке жизни мне нужно получить высшее образование. Потом буду там, где должен быть…

6 декабря, 7 декабря (1958 г.)

Первая профессия, как и первая любовь, надоест, потому что выбрана наспех, без знания собственных потребностей и способностей. Но, как и первая любовь, первая профессия неприкосновенна в памяти человека.

Глава 3.

«Первая профессия, как первая любовь»

6 сентября (1957 г.) …Сегодня наш новый слесарь, который поступил позавчера, не то Гроздев, не то Груздев (вероятно, умный парень, хочется познакомиться ближе), попал мне нечаянно кувалдой в локоть. Небольшой ушиб, немного крови и шок без потери сознания. Сейчас вечер, руку не ломит, но угол поворота без ощущения боли 90° вместо 150°, до свадьбы заживет, благо до нее палкой не докинешь…

11 сентября (1957 г.) …Ударило током (220 В). Ощущение не из наиприятнейших. Все тело внутренне затряслось с частотой до 50 колебаний в секунду. Дрель выпала из рук. Я едва удержался на ногах, но все же удержался, это – достижение. Ничего, бывает хуже.

22 октября (1957 г.) …Раньше я учился в школе, где все были юны и были моими ровесниками. Теперь далеко не так проходит «моя бледно-желтая жизнь». Треть суток я провожу среди людей, не знающих о существовании имен писателей, кроме Пушкина, Чехова, имен композиторов, кроме «Мусорского», имен художников, кроме Репина; не подозревающих о том, что они движутся вокруг Солнца со скоростью 29 км/сек. Конечно, есть исключения. Саша Груздев и Миша И. Но Саша редко желает разговаривать на темы искусства, а Миша – шофер, и я его вижу нечасто.

И я играю, хорошо играю на работе роль обыкновенного паренька, умеющего ругаться, как и окружающие, к тому же не очень работящего и не очень умного. Иногда приходится «выходить из роли». Я не курю и не пью водки и, когда мне предлагают папиросу или 150 с пончиком, отказываюсь, чем удивляю даже механика.

Бывают «срывы». Начинаю читать стихи на память или объяснять какое-либо явление по учебнику физики или математики.

Замолкаю я, смущенный, Встретив взгляд недоуменный.

Никто не понимает тебя, не сочувствует тебе. Грустно, и поэтому – тоска.

26 февраля (1958 г.) …Сегодня выругался на работе только раз, да и то почти никто не слышал. Надо вообще бросить ругаться. Сейчас это трудно.

Следующая запись в дневнике 8 марта, та, с которой начинаются отрывки из дневника, запись, где описываются события четверга – 6 марта и пятницы – 7 марта 1958 года. Суббота – обычный рабочий день, потому что шестидневная рабочая неделя. 8 марта – обычный рабочий день, потому что это суббота. Разве что женщины активистки-общественницы соберутся вечером на торжественное заседание, посвященное дню имени Клары Цеткин и Розы Люксембург, и их не менее торжественно поздравит представитель райкома партии. Вот поэтому в дневнике буднично написано 8 марта, а описывается то, что произошло 6-го и 7-го. А в эти дни Гордеев стал взрослым, рабочим, своим. И запись о работе, косвенно касающаяся работы, еще всего одна.

Почему-то я очень люблю наш город утром, в редких ранних огнях, люблю тишину его почти безлюдных улиц (во всяком случае, тех, по которым я иду на работу), почему-то по утрам я добр и не боюсь ничего, все мне нравится, хочется быть среди людей, и поэтому я спешу к проходной нашего гаража (сейчас бы сказали «автохозяйства» или «автопарка». – С. Г.).

Глава 4.

«Вот окраин безлюдье. Последний фонарь…»

6 сентября (1957 г.) День растворялся в наступающем вечере, теплом не по-осеннему. Эх, бродить бы да бродить по нашим скромным окраинным улицам, где редко приятную и тихую темноту крошит и ломает фонарь на столбе. 

8 сентября (1957 г.) Ночью отгремела последняя гроза – салют уходящему лету. Тополя и березы, дубы и осины сбрасывали до сегодня свое платье и сейчас дрожат от осеннего мелкого холодного дождя.

9 сентября (1957 г.) Дождь. Я оравнодушел к улице и остался дома на весь вечер.

12 сентября (1957 г.) День солнечный, теплый. Красота! А, однако – осень, осень.

17 ноября (1957 г.) За окном падает снег, редкий и, наверное, пушистый. Морозец небольшой. Зима, но снега навалило немного.

20 ноября (1957 г.) Зима заменила дырявую, грязную скатерть, хранившуюся у ней, наверное, с весны, на новую, ослепительно белую.

22 ноября (1957 г.) На улице жестокий мороз с ветром.

4 января 1958 г. 2-3 дня стояла чудная погода. Снег и 1° мороза. Сегодня тоже снег, но мороза градусов 13. Снег падал мой любимый, не очень густой; и почти каждая снежинка сделана как будто по заказу в какой-то небесной мастерской.

А утро, утро!.. Выйдя на улицу, я не сразу заметил, что идет снег. Он был редок, и было темно. Лишь у первого фонаря я увидел, как снежинки ложились на сугробы, словно мелкие осколки зеркала, и переливающимся столбом, казалось, шли за мной, пока я не прошел фонарь.

1 марта (1958 г.) Сегодня удивительный день. Солнце светит по-весеннему ярко и тепло. Непривычно резко сверкает снег. Скоро, скоро весна! А вечером ноги зябнут в ботинках.

16 марта (1958 г.) … Выходим из библиотеки, идем по Покровке. Внизу говорю: «Поехали на реку, посмотрим». Пошли. Стоим на мосту, глядим в темную бурлящую воду. Какая-то женщина стирает белье. Опершись на перила спиной, разглядываем поле, лес. Железнодорожная насыпь черна. Снег на ней растаял.

26 апреля (1958 г.) За стеной звяканье капели перемежается с глухим воем ветра. Дождь, и на улице холодно, а то шлялся бы или стоял где-нибудь, как вчера.

13 сентября (1958 г.) Лес. С тихими шелестом под ногой пружинят сгоревшие листья. Мы ложимся на мягкую замшенную землю. Молчим. Все сказано давно. «Толич, какого цвета небо?» Небо… Небо всегда разное и одинаковое. А сегодня оно цвета осенней воды. Под березой кто-то свалил хворост. Где-то грохнул выстрел. С одной из берез сорвался и бешено завертелся лимонный лист. Упал на тоненькую веточку, веточка качнулась и сбросила его на землю, на миниатюрный лес из елочек мха.

Небо… Оно всегда синее. Глаза всегда голубые, даже под темными очками. «Глаза голубые, и брови вразлет, и носик курносый при этом…»

Продолжение  следует.

Начало «Нас водила молодость» Глава 1