28.07.2020 г.

Одет, как франт, по моде городской,
По улицам семёновским проходит,
И встречные девчата глаз не сводят:
- Ах, боже мой! Ну, кто же он такой?

Заметит ли, посмотрит?
Вот беда, что женщина красивая с ним рядом.
Он снова уезжает с ней. Куда?
На север, где холодная Нева
О берегов гранит волною блещет,
Он будет там искать к стихам слова.
                                           Евгения Корешкова

В стихотворении Евгении Корешковой упоминается девушка, идущая вместе с Корниловым по Семёнову. Это первая жена Бориса Петровича Ольга Берггольц. И материал посвящен ей, точнее той роли, которую сыграла Ольга Федоровна в судьбе поэта.

Союз Ольги Берггольц и Бориса Корнилова был недолог и весьма драматичен. Они познакомились на заседании литературной группы «Смена». «Если хочешь выучиться писать - вступай в литгруппу!»- призывал плакат того времени. В феврале 1926 года Корнилов становится членом литгруппы «Смена». Об одном из заседаний группы рассказывал Виктор Иванович Чижов. Он был увлеченным человеком, активным корниловедом, охотно встречался со всеми, кто знал поэта-земляка, и о своих встречах, походах живо рассказывал на страницах районной газеты. «Сменовцы» запомнили первое выступление юного поэта. Подкупил и его внешний вид. Как вспоминает Дмитрий Левоневский, был он в кожаной куртке, ситцевой косоворотке и солдатских разношенных сапогах – типичный заводской активист. «На очередном собрании литературной группы он поднял руку и, обращаясь к Саянову, попросил слова. Кто-то из поэтов с шумом одернул:
- В очередь пусть запишется!
- Все успеют. Всех послушаем, - успокоил собравшихся добрейший Саянов, поправляя непривычное пенсне. – Слово имеет товарищ Корнилов.
- Ребята, - сказал новичок простодушно, - послушайте мои стихи. Если что не так – рубайте беспощадно!».

И он стал читать, сжимая в кулак короткие пальцы. Голос его мерно вздрагивал, а рука непроизвольно поднималась и опускалась, подчеркивая ритм стихов:

Дни - мальчшки,
Вы ушли, хорошие,
Мне оставили одни слова, -
И во сне я рыженькую лошадь
В губы мягкие расцеловал.
Гладил уши, морду
Тихо гладил
И глядел в печальные глаза…

Дальше говорилось о том, что автор хочет рассказать лошади о других конях «из железа и огня», которые придут ей на смену. Стихи о лошади понравились.
- Давай еще! – закричали.

Корнилов прочел еще несколько стихотворений, впоследствии включенных в первую книгу «Молодость» (1928 г.). Собравшимся запомнились навеянные поэзией Есенина строчки:

Айда, голубарь,
Пошевеливай, трогай,
Коняга, мой конь вороной!
Все люди как люди,
Поедут дорогой, а мы пронесем стороной…

Вокруг последних строчек сразу же разгорелся спор. С кем идти: с Маяковским или Есениным? Кто это «едет дорогой», а кто «пронесет стороной»? Выступал критик Валерий Друзин – вечно серьезный, нахмуренный, сам еще недавно напечатавший в альманахе «Ковш» свои первые стихи. Он целиком был на стороне Маяковского. Звонкий голос Ольги Берггольц заставил утихнуть спорящих:
- По-моему, никто из вас не прав! – резко воскликнула она, теребя кончик соломенно-желтой косы, эффектно контрастирующей с черной кожаной тужуркой. – И тракторы нужны, и лошади тоже.
- А зачем лошадь в губы мягкие целовать? – закричали ей со скамейки.

Не помню, когда мы разошлись, но, выходя на улицу, я заметил, что Саянов о чем-то продолжает спорить с Корниловым. Мы стали прощаться. Друзин, Саянов, Лихарев и я пошли в сторону Невского, а Берггольц и Корнилов прыгнули на подножку трамвая…».

Сама Ольга Федоровна о начальном этапе их знакомства писала во вступительной статье «Попытка автобиографии», вышедшей в 1972 году: «В 1925 году я пришла в литературную группу «Смена». С безумной робостью появилась в этой группе. Мы встречались не реже двух-трех раз в неделю под самой крышей дома № 1 по Невскому проспекту. Я приезжала туда тайком от бабушки, папы и мамы и других родственников. Вот там и увидела коренастого, низкорослого парнишку в кепке, сдвинутой на затылок, в распахнутом пальто, который независимо, с откровенным грубочайшим оканьем читал стихи. Глаза у него были узкого разреза, он был слегка скуласт и читал с такой уверенностью в том, что читает, что я сразу подумала: «Это он». Это был Борис Корнилов – мой первый муж, отец моей первой дочери».

Ольге Федоровне было тогда 16 лет. Время было быстрое, энергичное. Они много работали, иногда соревнуясь друг с другом, и учились, как вспоминает Берггольц, «в странном учебном заведении под названием «Высшие курсы» искусствознания при институте истории искусств, помещавшемся в мрачном особняке графа Зубова напротив Исаакиевского собора»

Когда выпадали свободные часы, влюблённые часто бродили по заповедным местам старого Питера. Некоторое время Ольга и Борис встречались, а в январе 1927 года поженились. Молодые поселились в доме, где жили родители Ольги.

Из воспоминаний Льва Сидоровского: «Ох, совсем не просто было привести в родительский дом такого звонка – талантливого, чубатого, скуластого, непутевого, тем более что разные отношения к Богу и несхожие взгляды вообще сразу нарушали нормальные взаимоотношения в семье Берггольц между матерью и дочерью, бабушкой и тетями. Вместе заслушивались лекциями И. Соллертинского (российский музыковед, литературовед, театровед), Ю. Тынянова, В. Шкловского, вместе яростно аплодировали Э. Багрицкому, В. Маяковскому… Казалось бы, общие идеалы, вкусы, увлечения сулили долгое семейное счастье, но, увы, их семейная жизнь продлилась недолго, около трех лет. Пути их разошлись. Хотя Борис Корнилов, безусловно, любил Ольгу».

Проходи, косой весенний дождик,
Поливай по тропке полевой.
И не буду я, тоскуя, позже
О деревья биться головой.
Только буду, молодой и грубый,
И заботливый, как наша мать,
Целовать калину, будто в губы,
И ольху любовно обнимать.
И ещё хочу прибавить только
К моему пропетому стиху,
Что порою называю — Ольга —
Розовую, свежую ольху.

Еще один штрих к общему портрету поэтов. Вспоминает Л. Левин, член ЛАПП: «В ресторане Дома печати мне кто-то показал Ольгу Берггольц. За столом сидела тоненькая девушка с выбивавшейся из под платка золотисто-льняной прядкой. Никогда в жизни не видел такого цвета волос и такого золотисто-матового румянца. Напротив сидел коренастый парень с немного нависшими веками над темными, калмыцкого типа глазами. Сразу было видно, что им обоим нелегко. Время от времени они перебрасывались короткими словами. Мне объяснили, что это Борис Корнилов, муж Берггольц. У них растет дочка Ирочка, но они, как говорится, не сошлись характерами. Издали мне почему-то казалось, - пишет Левин, - что Корнилов и Берггольц созданы друг для друга. Однако Ольга и Борис решили по-своему. Вероятно, оба были одинаково правы и одинаково виноваты. Так или иначе, их дальнейшая личная судьба определилась довольно скоро. Ольга вышла замуж за Николая Молчанова, Борис женился на Ципе Григорьевне Боренштейн. Две сильных личности, два творческих дарования не смогли ужиться под одной крышей».

Семейная жизнь Ольги и Бориса, действительно, складывалась драматично. Берггольц признавала талант Корнилова, заставляла его учиться, помогала с публикацией стихов. В своем дневнике Ольга Федоровна откровенно пишет о ревности (Корнилов переписывался со своей первой любовью Татьяной), о семейном необустроенном быте, о частых ссорах. Её дневник 1928–1930 годов полон мучительных размышлений о неустойчивых отношениях с Корниловым. Мысли о неизбежности разрыва перемежаются в дневниковой тетради со слабыми надеждами на то, что «лучшее, молодое, любовное» еще не совсем ушло.

Каникулы в Ильино-Заборском

Летом 1929 года семья отдыхала у родителей поэта в г. Семенове и селе Ильино-Заборское. Красивая молодая пара – Борис с Ольгой и их дочь Ирина вызывали интерес у земляков поэта и восхищение семёновской молодежи. «Зашли они на почту, - вспоминал Сергей Афоньшин, – Борис в косоворотке и яркой восточной тюбетейке, с годовалым ребенком на руках. Он только что получил письмо из Ленинграда, распечатал и читал его. Он загорелый, черноволосый. Жена и дочь белокурые, розовые. Со мной были Сережа Шляпников и Толя Шаронов, мои одноклассники были в школе с педуклоном. Помню, с каким восхищением они глядели на Ольгу Берггольц. А когда приезжие вышли, Сережа сказал: «Она красивее его!» А Толя Шаронов, скромный умница, высек свое: «Она умнее его!».

В Ильино-Заборское были переведены на работу его родители. Жили они в самой школе, в небольшой комнате с русской печью в углу. Борис и Ольга появились у них в самом конце лета. Пётр Тарасович и Таисья Михайловна были им очень рады, не знали, как и устроить их в своём углу. Но дорогим гостям не нужны были изысканные кушанья и пуховые перины. Ели они всё, что едят на селе, порой обходясь чугунком картошки и топлёным молоком, а спали в просторном классе, на матрасе, набитом соломой. Потом им были предоставлены более комфортные условия в отдельном доме. Пришлось в селе подзадержаться. Ольга перекупалась в холодной речке и простыла. Ухаживали за больной всей семьёй, выходили. Это был один из самых счастливых приездов Бориса на родную землю.

Сложные отношения любовного треугольника, болезненные для всех троих, были наконец разрешены, когда в Семёнов ненадолго приехала Татьяна Степенина (поэт долгое время переписывался с ней). В последнюю встречу, которая происходила в присутствии Ольги Берггольц, Корнилов вернул Татьяне кольцо, а она ему – его письма. Больше личных встреч у Корнилова и Татьяной Степениной не было, но имя простой провинциальной девушки появлялось в его стихах.

«Рина Корниловочка»

Рождение дочери Ирины (13 октября 1928 года) не сделало семью крепче и счастливей. Рина Корниловочка – так иногда называла себя дочь поэта – прожила недолгую жизнь, в 1936 году она скончалась. Из дневника Марии Тимофеевны Берггольц: «С момента рождения Ирины ввиду занятости Ольги учебой и общественными делами я прекратила работу на фабрике «Рабочий» и стала сидеть дома с внучкой». 1930 год, Мария Тимофеевна в письме к дочери Марии в Крым: «…Я пока с Риной в Ленинграде, приглашают на лето в Семенов, но я не хочу ехать ввиду того, что Ольга и Борис разошлись. Ольга 14 июня уехала во Владикавказ. Я наняла для Рины няню, хорошая девушка». Из письма Марии Тимофеевны Ольге во Владикавказ: «С 14 июля я выезжаю на дачу. Дачу сняла хорошую и в отношении местности, и помещения в деревне в трех верстах от станции. За Рину не беспокойся. Берегу и слежу пуще глаза. Питаю ее хорошо, все время гуляет с няней, загорела, розовенькая, полненькая, капризы небольшие. Она очень живая, веселая, бойкая, но ровная и послушная. Однажды дала ей твою фотографию. Она носится с ней, прижимает к себе и все говорит: «Момоцка Ляля, Рина любит тебя». А ко мне обращается так: «Бабуська милая, поди сюда, к Инночке Корниловочке». В 1933 году у девочки обнаружили серьезное заболевание – эндокардит – декомпенсированный порок сердца. Бабушка 16 августа 1933 года в своем дневнике замечает: «Эта Ринина болезнь – порок сердца, гора горя, которая давит меня беспредельно. Милая моя девочка, солнышко мое! Рина – жизнь моя. Рина, как мне больно и страшно за твою жизнь! Порок сердца, когда же, отчего он появился? Никогда врачи не говорили. О Боже, лечить, лечить, лечить». 14 марта 1936 года Рина умерла. 18 марта 1936 года в газете «Известия» была помещена заметочка в траурной рамке: «Борис Корнилов с глубокой скорбью сообщает о смерти своей единственной дочери Ирины Борисовны Корниловой».

Они не могли не встретиться и не могли не потерять друг друга…

В июне 1930 года Ольга и Борис расстались. Разлука с Ольгой Берггольц Борису Корнилову далась нелегко. Появился ряд стихов, в которых он излил свою боль: «Милый тесть мой, Иван Иваныч, не сберег ты мою жену», «Не до сна мне теперь, Татьяна, года три мне теперь не до сна», «Не забуду вовсе имя отечество, той белесой, как луна, жены…» и многие другие. Разлучаясь, поэт напутствовал свою уходящую подругу: «Для твоей ноги, да будет, рыжая, легким пухом рыхлая земля». Имена в стихах выбраны произвольно, но чувства истинны и неподдельны.

А что же Ольга? Как она пережила разлуку с Корниловым? Он ушёл из ее жизни, а потом и вовсе исчез совсем молодым. В 1936 году, когда Корнилова обвинили в пьянстве, хулиганстве и исключили из Союза писателей, Берггольц была уверена в справедливости наказания. Она публично высказалась, что Корнилов не дорос до коммунистической морали. В 1938 году поэт был расстрелян. После 1937 года, мы знаем, его имя осмеливались произносить разве что шёпотом, и Ольга Берггольц горестно обращалась к нему в стихах:

Ты живешь ли на белом свете,
Ты лежишь ли в земле сырой?

некоторое время спустя она написала:

Все пою чужие песни,
О чужой любви разлуке,
О своей неинтересно,
Только больше станет скуки.

В 1939 году появляется еще одно стихотворение Ольги Берггольц, навеянное мыслями о возвращении Бориса Корнилова и проникнутое надеждой:

Придешь, как приходят слепые:
На ощупь стукнешь, слегка.
Лицо потемнело от пыли,
Впадины на висках.
Сама я открою двери
И крикну, смиряя дрожь:
- Я верю тебе, я верю!
Я знала, что ты придешь!

Увы, к тому времени, когда писались эти строки, Бориса Корнилова уже не было в живых. Встреча, о которой так мечтала Ольга Берггольц, не состоялась.

Такова трагическая судьба двух больших поэтов. Как написала в своих воспоминаниях Л. Лопухова: « … они не могли не встретиться, не могли не найти друг друга. Не могли не потерять… Характернейшее для того поколения – максимализм во всем: в дружбе, любви, ненависти, поэзии, жизни. В этих стихах немало перекличек. Пусть редки прямые обращения и посвящения, но они есть и угадываются даже там, где на это нет прямых указаний. Потеряв себя, друг друга в жизни они все же никогда не расставались в поэзии».

Семёновские встречи

Как известно, первая жена Бориса Корнилова не раз бывала в Семенове. Даже спустя много лет после трагической гибели Бориса Ольга приезжала из Ленинграда на его родину. Последующие ее приезды относились к 60-м годам. Останавливалась Берггольц всегда у Таисии Михайловны, матери поэта. Надо сказать, что семью Корниловых и всех тех людей, кто имел к ней прямое отношение, всегда окружала атмосфера глубокого уважения, искренности и человечности. Ольга Федоровна принадлежала к числу этих людей, любила Таисию Михайловну, до конца жизни называла ее своей второй матерью…

Итак, 1963 год, это был второй приезд знаменитой поэтессы в Семёнов. На встречу с Ольгой Берггольц в дом Таисии Михайловны был приглашен краевед Карп Васильевич Ефимов с супругой Александрой Дмитриевной. «Вместе с Ольгой везде и всюду ездила секретарша с печатной машинкой, - рассказывала Александра Дмитриевна. - В любой момент она могла записывать стихи и прозу, которые вслух диктовала Берггольц».

Сама поэтесса, по воспоминаниям Александры Дмитриевны, была женщиной несколько резкой и эксцентричной. При прощании она вдруг громко бросила Александре Дмитриевне: «Ты мне понравилась!» и начала судорожно искать, что-нибудь, чем бы отблагодарить за теплый прием. Порылась в чемодане, и под руку попался веер, который Ольга когда-то привезла из Японии. Сейчас этот веер, подаренный Ольгой Берггольц Александре Ефимовой, передан на хранение в историко-художественный музей г. Семенова.

Следующий приезд Ольги Фёдоровны был в 1967 году. Город отмечал 60-летие со дня рождения Бориса Корнилова. Перед тем как приехать, Ольга Берггольц писала Таисии Михайловне телеграмму: «Дорогая мама, обязательно приеду на Корниловские Борины Дни, тем более являюсь председателем комиссии. Всегда Ваша дочь». На юбилее присутствовало много гостей. Возле Дома пионеров был торжественно заложен камень на месте будущего памятника поэту Борису Корнилову.

В музее есть фотографии, сделанные на праздничном мероприятии. На них – Ольга Берггольц, Таисия Михайловна и другие многочисленные гости праздничного мероприятия.
Также хочется сказать о роли Ольги Берггольц в деле реабилитации Бориса Корнилова. Ведь она подняла этот вопрос. Это она помогла смыть черное пятно с честного человека. Ею было подано прошение в Военную прокуратуру Ленинградского военного округа, где она просила пересмотреть «дело» Бориса Петровича Корнилова, т.к. знала его как талантливого поэта, а происшедшее с ним считает бессмысленностью и страшной трагедией. Об этом она пишет в своем письме к Таисии Михайловне в 1956 году: «Благодарить меня не за что. Я решила исполнить свой долг перед Борисом, как поэт перед большим поэтом, и во имя той светлой и горькой первой любви и первого материнства, которое связало меня с ним. Милая Таисия Михайловна, он уже совершенно и полностью реабилитирован, честь его восстановлена. Я получила на дом официальное уведомление из главной военной прокуратуры, что дело его передано на утверждение в Верховный суд. Я бы послала вам эту бумагу, но должна иметь ее под руками, т.к. направила в Верховный суд просьбу о срочной реабилитации – поскольку в будущем году мы хотим издать полное собрание его стихов. Я сохранила все книги Бори, и с помощью товарищей собрала всё, что было напечатано в газетах и журналах. Родная Таисия Михайловна, милая моя мать, мать первой моей любви, - обнимаю вас и плачу над Борисом вместе с вами, - ужасно, что все так случилось, но чудесные стихи его живы и будут долго-долго жить, их будут знать, им будут радоваться сотни тысяч русских людей». Как свидетельствуют документы Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР, Берггольц указывала наследницей авторских прав Т. М. Корнилову. Обращаясь в правление ЛО ССП, Ольга Фёдоровна писала: «В связи с реабилитацией Корнилова Бориса Петровича прошу восстановить его в правах члена Союза писателей посмертно. Двухмесячное пособие прошу выслать его матери, Корниловой Таисии Михайловне, по адресу: Горьковская обл., город Семёнов, Учительская улица, дом 14. Ольга Берггольц».

Вот и соединились, вот и прильнули друг к дружке самоотверженные чуткие души, которые связала одна привязанность и одна трагедия. А когда Берггольц потеряла всю семью, самой близкой стала для неё мать Бориса, которую она называла своей матерью. Им, двум русским женщинам, матерям, потерявшим детей, не надо было долго объясняться, потому что за них всё объяснили пережитые страдания и невосполнимые потери.

М. ЗВЕРЕВА,
Л. ШТУРМИНА,
учителя школы №1
Фото предоставлены авторами