04.06.2019 г.

Чем жив человек? Что дорого ему на этой земле? Извечные вопросы. Прожив на этой земле уже более полвека, я чётко осознаю, что главное в человеке. Это – память.

Пока живут в наших сердцах воспоминания о тех, кто был дорог и любим нами в этой жизни, – все они рядом, все с нами. И очень хочется верить, мы будем долго жить на земле, даже тогда, когда не будем оставлять на ней наши следы – пусть кто-нибудь вспомнит о нас.

Вот и я очень хочу вновь почувствовать тёплые, морщинистые руки моей прабабушки Таисьи Михайловны Корниловой.

Почему из всех моих бабушек я чаще всего вспоминаю её? Вовсе не потому, что она подарила миру прекрасного поэта Бориса Корнилова, который своей «Песней о встречном» шагнул в вечность, вовсе не поэтому.

...Меня привезли в Семёнов мои родители из далёкой Костромской области, когда мне было 6 лет. Шёл тогда 1967 год, поселились мы у бабушки Таи на улице Учительской, дом 14. Поскольку на год отдавать меня в детский сад не посчитали целесообразным, осталась я на год под присмотром бабушки Таи.

Мне сразу понравился этот чистый и просторный, как мне тогда показалось, дом на две половины: в одной, маленькой, жила бабушка, а в другой поселились мы с родителями. Родители мои, как, впрочем, и все в нашей семье, много работали, дома бывали только под вечер, вот и «куковали» мы с бабушкой вдвоём целыми днями. К счастью, она никогда не навязывала свою точку зрения, мне предоставлялась полная свобода, и поэтому было огромное количество друзей. Они окружали меня, часто толпились у нас дома, придумывая всё новые и новые подвиги, а идей этих у нас тогда был огромный запас...

И что же бабушка? Можно было часами читать нравоучения, приводить в пример моих предков, только бабушка, к счастью, не была такой. В минуты моих «передышек» мы садились с ней на маленькую софу, что стояла в её комнате, она доставала книгу и читала мне вслух. Она замечательно выразительно читала, как делают это почти все учителя, ведь моя бабушка Тая тоже прошла учительский путь. Эх, слышали бы вы как она читала!

Первой нашей книгой была «Сказка о Руслане и Людмиле», потёртый том Пушкина без корок, а потом, очень редко, она начала читать мне какие-то стихи, которые казались мне до боли родными, словно кто-то написал их про нас про всех: про меня, про бабушку, про тех, кого я знала и любила. Сначала я не спрашивала, чьи это стихи, а потом сама бабушка рассказала мне о своём сыне Борисе, портрет которого всегда висел над её кроватью, о том, каким забавным и озорным он был и тоже придумывал «подвиги». (Тихостью характера Борис не отличался: соберутся девчонки по ягоды, а он выскочит из оврага, раскидает корзинки по сторонам. А то своих младших сестрёнок Лизу и Шуру зазовёт в овраг, напихает мху в самокрутку и предложит покурить – одному-то получать от родителей не хочется...).

Вырос Борис и стал поэтом, а вот на вопрос, где он сейчас, я никогда не получала ответа – бабушка уводила разговор в сторону или отправляла меня погулять. И я с радостью мчалась на улицу.

Милая моя бабушка, как я жалею, что детство слепо и глухо, как хочется мне прижаться сейчас к твоим мягким морщинистым рукам и расцеловать их за всё: за твою тяжёлую обездоленную жизнь, в которой было море потерь: сын, муж, средняя дочь Лиза – все ушли рано, оставив тебя наедине с болью; за доброту твою, за силу твою женскую, которую никто не смог сломить, просто за то, что ты моя родная и очень любимая. Пишу эти строки, и слёзы туманят взгляд; а тогда, в детстве, я не задумывалась ни над чем, только знала точно, что ты всегда простишь, что родители ничего не узнают о моих приключениях, что конфеты, которые привозили тебе какие-то незнакомые солидные и не очень солидные люди – для меня, ведь сама ты их почти не ела. Это сейчас я понимаю, что не ела не потому, что не любила, просто не привыкла – большая часть жизни прошла в нищете и лишениях.

Знала ли ты, моя родная, что, родившись в большой и довольно-таки обеспеченной семье, получив образование (по тем временам неплохое) и уважаемую тогда профессию учителя, ты пройдёшь путь, который мог переломить, озлобить любого – только не тебя. Откуда взялась в тебе эта сила, когда проснулась? Нежная девушка, которую оберегали в родительском доме, потом замужество. Муж, тоже учитель, Пётр Тарасович, имея крестьянские корни, взял на себя все заботы о семейном быте, не взваливал на жену проблемы – берёг, любил, как мог оберегал от невзгод. Хотя трудновато жилось семье, богатства не было, лишнего отреза на платье не купишь – жили счастливо и дружно: две дочери, никогда не огорчавшие своих родителей, сын пишет стихи, и неплохие, потом уезжает учиться в Ленинград, и снова гордость у родителей. Кто ж знал, что всё может рухнуть по чьей-то гнусной прихоти...

Как снежный ком посыпались несчастья: умирает маленькая внучка Иринка (дочь Бориса Петровича), арестован сам Борис и судьба его неизвестна, муж Пётр Тарасович, назначенный зав. роно Семёновского уезда, вскоре тоже арестован, умирает в тюрьме, якобы от простуды; даже могилы нет.

Трудились честно, но даже дома своего не нажили – жили в съёмных домах, учительских квартирах, а тут ещё крепкий ярлык «жена и мать врагов народа». Везде предлагают уволиться или доводят до состояния, что сама уволишься – просто хоть плачь. И начала бросать судьба Таисью Михайловну из одной школы в другую. И уж, кажется, всё горе черпнула полной ложкой эта небольшого роста красивая женщина… Всё, да видимо, не всё – ещё придётся Таисье Михайловне похоронить дочь Лизу (умерла от рака), совсем маленького внука Бориску (сына младшей дочери Александры Петровны), но никто никогда не услышит от Таисьи Михайловны ни одной жалобы, не увидит её слёз.

Начали давать учителям клочки земли под строительство, и Таисья Михайловна начинает строить дом на улице Учительской – большой, в две половины, – свято веря, что вернётся Борис и будет жить в этом доме. Может, поэтому любимое её место в доме было у окна, из которого видна улица. Упорно вглядывалась она вдаль, словно ждала кого-то, но это потом, а начала строить дом одна, без накоплений – и всё вновь: и голод, и холод. Приехала из Ленинграда сестра Клавдия, муж которой тоже был репрессирован, и они вдвоём, на свои вдовьи деньги подняли дом, в котором всем, кто бы ни приходил, было тепло и уютно.

Свято верила моя бабушка в своих родных – никто не мог предать Отечества своего – и писала она во все инстанции: о муже писала, о сыне. Почему, за что, где найти ответ? Так и ушла из жизни, не дождавшись ответов. Настанет оттепель в жизни страны, и будут реабилитированы дорогие сердцу имена, но не возвращены ни муж, ни сын.

Когда после смерти Сталина начнут возвращаться реабилитированные, вернётся муж Клавдии Михайловны, и они вновь уедут в Ленинград, а у Таисьи Михайловны затеплится надежда...

Писала, умоляла хоть что-то сообщить о Борисе. За дело взялась первая жена Бориса – Ольга Берггольц, после войны имя этой поэтессы знали не только в нашей стране, но и за рубежом. Именно Ольга Фёдоровна добилась реабилитации поэта Корнилова, но судьба его так и была под грифом «секретно». И снова, свято веря, что сын жив, ждала его Таисья Михайловна, а после публикации книг Бориса Корнилова всегда под подушкой держала первый вышедший сборник его стихов, словно через эту книжку пыталась почувствовать тепло сына. Так и умерла с книгой под подушкой...

Не дождалась моя бабушка своего сына и, хотя никогда не показывала своих чувств людям, теплота души её охватила и нас, её родных, и всех, кто хоть как-то был причастен к имени Бориса Корнилова (многие поэты называли её мамой, в том числе и Ольга Берггольц, так как действительно чувствовали материнскую любовь).

Удивительно, но моя бабушка никогда ни с кем не сюсюкалась, в том числе и с нами, не обсыпала нас поцелуями и объятьями, но мы чувствовали рядом с ней огромную любовь, на которую нельзя было не ответить.

Долго не рассуждая и не раздумывая, приняла она решение – все средства от гонораров вышедших книг Бориса Корнилова отсылать его дочери Ирине (от второго брака). Ирина узнала о существовании своего родного отца, хотя отцом называла другого человека, воспитавшего её. А ведь могла бы Таисья Михайловна безбедно жить на гонорары от стихов сына, поскольку её признали единственной наследницей, но это была бы не моя бабушка.

Родная моя, и нас ты научила жить честно, добиваться всего трудом, и мы чисты перед тобой: мы многого достигли, имя Корниловых не посрамили. Ничего, правда, не нажили: ни богатств, ни особняков, именем своего известного родственника не спекулировали. И сегодня, спустя много лет, будучи уже солидным человеком, лично я низко кланяюсь тебе, моя хорошая, помню тебя, люблю, и дочь свою учу жить так, как ты нас учила. В этом единстве и есть сила наша Корниловская и единение каждого нашего вздоха и стука сердца.

С. Г. РУДКОВА,
правнучка
Т. М. Корниловой