17.10.2020 г.

Рассказ
Моему другу Кузьмичёву Ивану Васильевичу посвящается

Мы познакомились с ним ранней весной 1981 года. В ту пору мои родители приобрели дом в одной из деревень левобережья реки Керженец. Всю зиму и часть весны я поправлялся дома после автоаварии. Мама и папа решили, видимо, доставить мне какую-то радость и в течение двух недель по разным деревням усиленно искали дом. И вот я, подлечившись, приехал в деревню для знакомства с нашей новой собственностью. На первый взгляд, дом как дом. За ним – участок земли, по пояс заросший травой.

Дом был пуст. Только две иконы в углу да старый стол – вся обстановка, доставшаяся от прежних хозяев. Мама печалилась, что сесть даже не на что. Вот в этот момент я в первый раз увидел этого человека, который впоследствии стал моим хорошим деревенским другом, не одиножды помогавшим мне в разных хозяйственных делах, где требовались опыт, умение и сноровка. А также ставшим для меня добровольным проводником и советчиком в походах по лесу и на реку.
Открылась дверь, и без стука вошел коренастый, блондинистый парень с голубыми глазами и простым русским симпатичным лицом. В руках он держал небольшую лавку. Он слышал, что в доме поселилась врач, и знает, что дом пустой. «В доме должны быть вёдра с водой, а эта лавка очень удобна для вёдер». С этими словами он поставил на пол лавку, добавил, что зовут его Иваном и, если будет нужда, он всегда будет рад нам помочь.

Ваня впоследствии часто заходил к нам запросто, он оказался зятем нашей соседки тёти Лиды. Я познакомился с ним ближе. Мы оказались ровесниками, но, как я подметил ещё ранее, деревенские ребята выглядят солиднее и основательней своих городских сверстников. Я узнал, что Ваня – отличный рыбак, охотник и всё своё свободное время проводит на Керженце. Когда он неторопливо шёл по деревне, за ним так же не спеша, шагов на пять сзади, всегда брёл крупный гончар Ландыш. Бывало и наоборот – мимо дома проходила собака, и можно было точно сказать, что через пару-тройку минут появится Ваня.

Иван оказался очень добрым и услужливым человеком. Когда он узнал, что я тоже люблю лес, реку, рыбалку, то был этому искренне рад и предложил свою помощь. На Керженце у него был свой ботник, которым он мастерски управлял. Когда я видел его плывущим в ботнике, то мне казалось, что это не он гребёт одним веслом, а сзади бесшумно работает мотор – настолько быстрым и уверенным было движение по воде.
Ваня, к сожалению, был подвержен русской народной болезни, которой в ту пору страдало большинство мужского населения российской деревни. Так вот, когда он, изрядно приняв на грудь, с трудом передвигаясь по тропинке, в рыбацком плаще и сапогах, с удочками подходил по берегу к ботнику, я думал, что это будет его последний заплыв. Просил, чтобы он посидел на берегу. Ваня молча отпирал замок на цепи ботника и падал навзничь на дно. Ботник отваливал от берега, попадал в течение и начинал двигаться вниз по реке. Я, к счастью, был не прав в своих опасениях насчёт последнего заплыва. Метров через сто из-за борта появлялась голова, потом плечи, затем Ваня брал весло и начинал уверенно грести к нужному месту на реке. Ботник двигался быстро и точно, как крейсер.

Мой друг был настоящим рыбаком-лещатником в полном смысле этого слова. Повадки этой рыбы, прикормки, наживки и снасти для ловли, а также нужную погоду он знал досконально на своем большом опыте. Я никогда не думал, что в Керженце водятся крупные лещи, но Иван убедил меня в обратном.
Однажды я зашёл к нему, и его жена Римма, встретившаяся на крыльце дома, сказала, что муж только что пришёл с реки. Я вошёл в избу. Ваня стоял у печки, хитро улыбаясь, курил и пускал дым во вьюшку у печки.
- Как успехи на рыбалке? – спросил я.
- Да, вон, посмотри в кухне, в тазу лежат.
В кухне на полу стоял большой таз, а в нём покоились три леща. Это были три монстра. Головы и хвосты рыб в тазу не убирались и свешивались за края. Жена ворчала, куда таких здоровых приволок, а Ваня спросил: «Ловил ли ты таких?» Я понял подтекст его вопроса, ответил напрямик, что даже не видел таких лещей и не думал, что такие бывают, тем более в Керженце. Когда вышли покурить за калитку, Ваня уже серьёзно сказал, что и ему самому такие крупные только второй раз удалось поймать. Каждый из лещей тянул килограммов на пять.
- А клюют такие «лапти» только на горох, распаренный определённым образом в русской печке и смешанный с растительным маслом. И только ночью, от часа до двух, – признался Иван. И добавил, что поймать их можно только на одной, ведомой ему яме.
Подходят стеной, на глубине вода начинает пузыриться. Тут уже не зевай. Такая же стая может подойти и днем, но клевать не станет ни за что. Это будет прогулка рыбы по реке. Я и сам однажды наблюдал с моста через Керженец, в районе станции Озеро, перемещение большого косяка лещей, которые шли треугольником, и вода тоже пузырилась. С высоты моста были видны их широкие спины, да и размер каждой рыбины был впечатляющий.
Ваня предложил мне взять одну из рыбин, я отказался. Эти трофеи должны были достаться истинному рыбаку и его семье.

Многие ходили в деревне в те годы на рыбалку, да и сейчас ходят, но не так часто со знанием дела и не так удачливо. Редко он возвращался без улова, но когда это случалось, Ваня точно знал причину, говорил немного с грустью: «Сегодня не та погода, рыба это не любит.» И показывал, как бы в оправдание, рюкзачок, полный белых и красноголовиков: «Вот набрал по дороге домой».
Ягоды Ваня собирал лучше и быстрее любой женщины. Ходил и я с ним за клюквой. Шёл он по лесу не торопясь, но в то же время ходко и уверенно. Точно знал место, куда направлялся, и выходил на него безошибочно. Я, помню, засомневался в том, что наберём ягод. Шли мы туда, где я ещё не бывал. Иван заверил, что на нас ягод хватит: «Сейчас подойдем – сам увидишь.» И, точно, часа через два у каждого из нас было по полному ведру.

Любил Ваня беседовать и курить – но не сигареты из магазина, а самокрутки с махоркой, которую он выращивал на своём огороде. Сворачивал из газеты самокрутку с любовью – тоненькую, определённого размера. Когда я пытался повторить за ним эту процедуру, он наблюдал за мной, потом говорил: «Давай я тебе сделаю».

Несколько раз я наблюдал, как Ваня косил. Делал это легко, сноровисто. Трава со свистом ложилась ровными рядками. Все деревенские умеют косить, но у него это получалось виртуозно.
Когда я просил Ивана помочь мне по хозяйским делам в доме, он никогда не отказывал. Вместе с ним я провёл в дом воду, покрыл дом и сарай шифером. Закончив дело, Ваня с благодарностью выпивал рюмку водки, которую ему подносила моя мама, тоже его любившая. Летом он никогда не закусывал тем, что ему предлагали. Шёл в огород, срывал с грядки пёрышко зелёного лука и смачно закусывал со словами: «Спаси Христос!»

Был Иван и хорошим, добычливым охотником. В его доме я частенько видел подстреленных уток, но побывать с ним вместе на охоте мне не довелось. Сейчас я об этом жалею.
Часто, возвращаясь из города с женой, всегда нарядно одетый, он останавливался около нашего дома поговорить. И было в нём что-то по-есенински щеголеватое и по-деревенски простое, когда я смотрел ему вслед…

Вредное пристрастие к зеленому змию рано и нелепо сгубило моего друга… Трудно было поверить, что Вани уже нет в живых, и я никогда больше не буду с ним мирно беседовать, сидя на ступеньках крылечка.

На могиле у Вани всегда лежат стреляные гильзы. Да, он был хорошим охотником, но я считаю его последним настоящим рыбаком нашей деревни.

Михаил КУРАКИН